Игорь Росоховатский - Законы лидерства [Журнальная версия]
– Опал, как обычно, без успехов… – признался я.
– Или их не замечают.
– Был бы рад, Виктор Сергеевич, если бы вы их заметили, – не удержался я от плохо замаскированной подначки.
Словно восприняв мои слова совершенно серьёзно, он устремился своим лёгким птичьим шагом к клетке Опала и постучал по прутьям согнутым указательным пальцем.
– Извольте, голубчик, показаться!
Послышалось яростное рычание. Виктор Сергеевич едва успел отдёрнуть руку, иначе её схватила бы иная рука – волосатая, с длинными цепкими пальцами.
– Ого, а он не любит фамильярностей.
Никогда не видел я Опала таким разъярённым. Его глаза утратили тусклость, в них вспыхнули багровые огоньки. Он колотил себя в грудь, выкрикивая угрожающее:
– Ух! У-ух!
– Вот уж никогда бы не подумал, – бормотал я.
– Не переживайте. Вы не могли меня предупредить. И по незнанию, и по уважению.
Я счёл за лучшее промолчать. Не мог же директор забыть, как совсем недавно я вступил с ним в неуступчивый спор.
– Проявляет характер, – одобрительно сказал Виктор Сергеевич, склонив набок голову, приглядываясь к Опалу.
Так же мгновенно, как и взъярился, шимп затих.
– А это уже нетипичное поведение, – раздумчиво проговорил директор. – Поздравляю, Пётр Петрович. Ваш питомец делает некоторые успехи.
Опал отступил в глубь клетки, повернувшись к нам спиной, поросшей необычно длинной шерстью.
– Вот и вся его реакция, – разочарованно сказал я.
– Вся ли? – как эхо откликнулся Виктор Сергеевич, не сводя взгляда с шимпа. Затем спросил: – А как другие?
– Коровы дали прибавку в весе и надое – до килограмма молока дополнительно. Быки тоже прибавили в весе, но стали слишком агрессивны. Качество шерсти овец заметно повысилось, а вот вес стал почему-то снижаться…
– За счёт подвижности, – уверенно сказал Виктор Сергеевич. Эта его уверенность иногда раздражала – и не только меня, особенно, когда неизменно оправдывалась. Не может же человек постоянно оказываться правым. Не должен! – Не спешите переводить Опала в большую клетку, – без всякого перехода сказал Виктор Сергеевич, почему-то повышая голос.
– Но как же самки? И потом…
– Поместите туда другого самца.
– Слишком молод.
– Не того. Вам привезут другого из Сухумского питомника.
Шевельнулась косматая голова Опала с большими ушами. Мне показалось, что он прислушивается к нашему разговору. Возможно, его насторожили громкие интонации. Ведь слов он понимать не мог.
– Виктор Сергеевич, – робко начал я, – может быть, временно прекратить опыты с полигеном Л на обезьянах? Начало, сами видите, неудачное. Лучше потом…
– Потом – после защиты? Боитесь дать козыри оппонентам? Осторожничаете? В вашем возрасте рановато.
Он не представлял, как меня заденут его слова.
– Рановато мы перешли к опытам на обезьянах, – возразил я.
– Нет, не рано. В самый раз.
Он говорил так, будто не я вёл эти опыты, а он. И словно не мне расплачиваться провалом диссертации. Хорошо ему рассуждать со своим директорским окладом, со званием академика! Я уже готов был сказать какую-то дерзость. Он ждал, склонив набок голову с седыми висками и глубокими залысинами над крутым бугристым лбом. Тёмные блестящие шарики его глаз с любопытством, как во время опыта, смотрели на меня.
– Ну, ну, выпаливайте, не консервируйте в себе.
Кровь бросилась мне в лицо. Я покраснел буквально «до корней волос» – впервые я так явственно понял значение этого выражения. Мне стало невыразимо стыдно, вспомнился тот вечер, когда он произнёс эту же фразу в ответ на мои маловразумительные сетования. Тогда я выпалил ему, что отказываюсь от серии опытов, что они в корне ошибочны, что я зашёл в тупик, откуда нет никакого выхода. Это произошло на пятый или шестой год моей работы в институте. Он сказал: «Ну что ж, возможно, вы и правы. Давайте ещё раз проверим ваши формулы. Для начала промоделируем их на машине. Попросим Александра Игоревича помочь вам».
Я только приблизительно мог представить, сколько времени потребуется для составления уравнений. Александр Игоревич был вторым его замом – по вычислительному центру. Биолог и математик, как и Виктор Сергеевич, он специализировался на применении математических методов в биологии. Иногда он шёл от математической абстракции и моделировал такие комбинации веществ и тканей, которых в природе ещё не существовало, а уже затем передавал свои модели в лаборатории, чтобы они обросли веществом. Александр Игоревич был истым фанатом своего дела и требовал для экспериментов львиную долю институтского бюджета, из-за чего очень часто вступал в конфликты с другими замами и руководителями лабораторий. Евгений Степанович полушутя называл его «пиратом».
Виктор Сергеевич сумел тогда убедить меня, и Александр Игоревич ушёл из директорского кабинета, унося листы с моими формулами и оставив меня в полной неопределённости.
Дни тянулись, как резиновые. Я не находил себе места ни в лаборатории, ни в читалке, ни в общежитии, где мне в нарушение правил выделили отдельную комнату. В те дни комната была завалена научными журналами, и, когда одновременно открывали форточку и дверь, сквозняк разбрасывал листы по всему коридору, и соседи помогали мне собирать их.
Так продолжалось три недели. Посвящённые в мои горести сотрудники старались подбодрить меня, впавшего в уныние. И когда я уже был близок к заключению, что вообще не пригоден к научной работе и нужно подавать заявление об уходе, Виктор Сергеевич пришёл к нам в лабораторию и уже с порога сказал:
– А ведь вы оказались правы, Пётр Петрович.
– Ошибочна сама идея? – вскинулся я и подумал: «Он мог бы не говорить об этом при всех».
– Можно подумать, что вы этого хотели. Конечно, всё наоборот! Вы были правы, когда выдвинули свою идею. Полиген Л будет работать так, как вы предполагали. Став лидерами, животные, естественно, будут активнее ориентироваться в среде обитания – лучше выбирать места выпаса, быстрее укрываться от непогоды, а значит, прибавят в весе, интенсивнее пойдёт размножение, повысятся все полезные для нас качества. Quod erat demonstrandum[1]. Необходимо только внести в формулу небольшие уточнения. Пойдёмте ко мне.
В кабинете он с разбегу бросил своё небольшое тренированное тело в глубокое кресло. В это время дверь без стука отворилась, и вошёл Александр Игоревич. Молча кивнул мне и уселся в кресле напротив. Значит, роли были заранее распределены.
Александр Игоревич взял со стола академика рулоны бумажной ленты, быстро их размотал. На некоторых выделялись обведённые красной пастой цифры.
